Мой любимый мамэ-лошн

Мой любимый мамэ-лошн
Фото: www.gazetaeao.ru

В Израиле идиш считается «языком интеллектуалов». Немногие его знают, но про «него» знают все

Звучание этого языка я помню с самого детства. На нем общались мама, бабушка, тетя и большинство родственников довоенного поколения. Конечно, русский звучал намного чаще. Да что там чаще – по сути, только на «великом и могучем» дома и говорили.

И в самом деле, мамэ-лошн  был языком маминой мишпухи. На идише говорила тетя Вера, единственная мамина сестра, оставшаяся в живых.  Она переехала в Москву по набору на строительство метрополитена в тридцатые годы. Двух других моих теть, Сару и Розу, вместе с детьми, моими двоюродными братьями, и нашим дедом убили немцы и их украинские приспешники в местечках Зиньков и Виньковцы. В довоенное время эти местности, в которых проживало много евреев, относились к Каменец-Подольской области. Осталась единственная фотография, благодаря которой могу хотя бы представить себе, как выглядели мои убитые тети. А фотографий деда нет. Так случилось, что бабушка, мамина мама, Марьям Гершковна Трейберман (в девичестве Гольдшмидт или Гольдшмит), оказалась в Москве за несколько дней до начала войны – приехала проведать семью тети Веры, которая успела выйти замуж и родить сына. К великому горю, ребенок в начале войны умер, а муж погиб на фронте.

По-еврейски тетя Вера именовалась Эйди. Она не была докой ни в одном языке: на русском говорила с ошибками, читала с трудом. На идише и украинском вполне сносно общалась, но читать и писать не могла. Моя бабушка осталась совершенно неграмотной на всю жизнь. По ее словам, она ходила в школу (несомненно, еврейскую) всего один день и запомнила только три начальные буквы еврейского алфавита: алэф, бэт, гимл. Из маминых родственников в Москве жил только ее двоюродный брат Лева Розенблит, который  оказался в столице в середине 1930-х годов. На идише говорили он и его жена, которую мы звали тетя Аня (урожденная Дорман, в первом браке Битман). Они оба тоже были из Зинькова, но дядя Лева, как и все мамины родственники по бабушкиной линии, имел прозвище «Кадучес», а родственники тети Ани – «Карделихэс». «Кадучес»  были местечковыми бедняками, а «Карделихэс» в царские времена владели магазином. Помнится, дядя Лева как-то за столом объяснял прозвище наших родственников так: мол, однажды кто-то из них никак не мог управиться с лошадью и, громко ругаясь, грозил ее «накадучить». Не знаю, есть ли такое слово в идише или в украинском, но на русском оно мне не встречалось.

Папа пользовался идишем, только отвечая, когда к нему на этом языке обращались. Причем  иногда он заразительно смеялся, слушая диалоги мамы и бабушки. Да и я, когда в мои уши влетал «папин идиш», не мог не расcлышать звуковую гамму, отличную от «маминого». Только позже я узнал, что папа, уроженец Белоруссии, говорил на идише с литовским  акцентом, а мама и ее родня с украинским, точнее, c волынским. Однажды при мне папа заговорил на идише со своим родным братом, дядей Абрамом, на тему, которую я не должен был понимать. И действительно, я ничего не понял, кроме того, что идиш у дяди «папин». Мама окончила украинскую семилетнюю школу, потом медицинское училище в Курской области, и за год до начала войны – Курский медицинский институт. Не думаю, что она знала хотя бы еврейский алфавит.

С идишем у папы сложились отношения, отличные от маминых. По причине того, что он родился еще в самодержавные царские времена, он успел походить в хедер – начальную школу при синагоге в его родном Мозыре. Поэтому папа вполне сносно мог читать и писать на идише.

Мне и года не исполнилось, когда  великий Михоэлс был убит, а вскоре в буквальном смысле  уничтожен возглавлявшийся им Московский еврейский театр.

Мои родители, оба фронтовики, оказавшиеся в Москве в 1946 году, успели несколько раз побывать на спектаклях этого театра. Восторженные отзывы об игре тамошних актеров я слышал от них на протяжении многих лет.

К нам, детям, на идише никто в семье не обращался. Недавно ушедший из жизни известный российский культуролог Даниил Дондурей, до последнего времени занимавший должность главного редактора журнала «Искусство кино», говорил в одном из своих интервью: «… когда родителям хотелось от меня что-нибудь скрыть, они переходили на идиш, на котором оба свободно говорили, ведь это был язык их детства». Правда, со временем, по словам Дондурея, он начал «распознавать» еврейский язык и одновременно  родительские «сговоры», касавшиеся того, чтобы не пускать его, например, на улицу или в кинотеатр. Примерно так могли рассказать о «своем идише» большинство ассимилированных русских евреев.

Более того, даже представители «очагов культуры на языке идиш», каким-то чудесным образом проросших в небольшом количестве в доперестроечные времена, не могли похвастаться знанием мамэ-лошн. Видный израильский еврейский поэт на языке идиш  (и не только на этом языке!), этнограф, переводчик (в том числе и с испанского), уроженец Москвы, выпускник МГУ имени Ломоносова и отделения идиш в Литературном институте имени Горького Велвл Чернин писал в своем биографическом очерке, опубликованном в «Иерусалимском журнале» (2008, № 29): «Все руководители еврейских театров и большинство актеров на идише читать не умели». Поэтому ему приходилось «переписывать тексты русскими буквами».

Тем не менее в моем детстве идиш присутствовал иногда совершенно необычным образом. Когда наша семья жила в коммунальной квартире (шесть человек в 22-метровой комнате) в Измайлово (окраинный район Москвы), в соседнем доме в подвальном помещении жил с семьей дядя Коля, уроженец белорусской деревни, свободно изъяснявшийся на идише. Первая жена дяди Коля, еврейка по национальности, и их совместные пятеро детей погибли во время немецкой оккупации. Историю своей жизни дядя Коля рассказывал моей бабушке и родителям. На языке идиш! Вспоминается, что папа говорил на своем родном диалекте с дядей Колей, который несколько лет проучился в еврейской школе, где и познакомился со своей первой женой. Несколько раз дядя Коля порывался и со мной пообщаться на идише. Мне совсем не хотелось его разочаровывать, но, выдав несколько бытовых фраз (иногда даже не к месту), мой идишский словарь полностью исчерпывался. Мою, мягко говоря, некомпетентность в мамэ-лошн с учетом московских реалий 50-х годов прошлого века никто из моих родных и знакомых не считал предосудительной. Никто… кроме дяди Коли. «Как же так «ингэлэ», – с улыбкой укорял он меня, – и не знает язык своих дедушек и бабушек!» И ведь он имел полное право так говорить. До сих пор меня поражает тот факт, что Гузель,  вторая жена дяди Коли, татарка по национальности, тоже вполне сносно говорила на идише. Как и он, она  родилась в Белоруссии, и нельзя исключить, что, если даже ей не довелось учиться  в еврейской школе, то идишская речь в довоенное время ее окружала. Более того, я почти уверен, что дома дядя Коля с женой время от времени говорили на идише. Иначе еврейский язык от них обязательно бы «ушел».

Мы жили уже в Кожухове, тогда окраинном московском районе, недалеко от автозавода имени Лихачева, когда из Биробиджана приехал папин двоюродный брат Наум Моисеевич Фридман, еврейский поэт непростой судьбы. Мою бабушку по папе,  Фридман Шифру Мордуховну, я видел только на одной-единственной семейной фотографии. Она умерла в 1919  году, а ее муж, мой дед Янкель Беркович Гельман, скончался предположительно в 1912  году. Помнится, нас часто навещала жившая в подмосковной Перловке (ныне районе города Мытищи) тетя Гита (Гита Моисеевна Фридман, в замужестве Берлин), двоюродная сестра папы и родная Наума Фридмана. Не припоминаю, чтобы она говорила с папой на идише, хотя точно знаю, что в начале 1920-х гг. наша тетя Гита  некоторое время состояла актрисой еврейского театра в одном из украинских городов.

Осенью 1966 года в редакции журнала «Юность» я познакомился с Володей Добиным (1946 – 2005), сыном известного писателя на мамэ-лошн Гирша (Григория Израилевича) Добина (1905 – 2001). Тогда Володя, вскоре ставший моим близким другом, был выпускником, опять же, если только мне не изменяет память, радиомеханического техникума и собирался поступать на вечернее отделение филологического факультета Московского государственного пединститута имени Ленина.

Володя не знал идиша, но перевел на русский язык ряд отцовских произведений, пользуясь подстрочником. И тем не менее немалую известность Владимир Добин получил как русский поэт, много писавший по еврейской тематике. Благодаря Володе я и познакомился с его отцом и некоторыми, как тогда говорили, советскими еврейскими писателями. На одной из встреч в московской квартире Володи и его жены  в переулке Тимура Фрунзе (ныне Теплом переулке) Григорий Израилевич, узник Минского гетто (там погибла его первая семья), потом партизан, на мою тираду о  близости идиша и немецкого языка сказал, что  несомненную смысловую схожесть нельзя путать с близостью, потому что дух идиша, теплый и напевный,  даже на слух  не гармонирует с резкостью  немецкого.

Благодаря Григорию Израилевичу я узнал о поэтическом творчестве  Александра Александровича Белоусова (1948 – 2004), по происхождению русского человека, выучившего вначале идиш, а потом и иврит, и оставившего немало замечательных произведений, прежде всего, на идише. Отвечая за три года до смерти на вопрос одного из российских изданий о перспективах идиша, Белоусов сказал: «Тому, что было до Второй мировой войны, уже не бывать никогда. Но культура на языке идиш настолько велика и уникальна, что окончательно погибнуть не может. Однако, скорее всего, она перестанет быть специфически еврейской и приобретет международный характер. Такие тенденции заметны уже сегодня. Я – лишь один из неевреев, пишущих на идише. Есть и другие. А среди изучающих идиш в России, Германии, других странах уже насколько мне известно, больше неевреев, чем евреев». И разве не показательно, что к языку, который еще в первой половине прошлого века считался местечковым, сегодня приобщаются тысячи людей во всем мире. Потому что «идишкайт» – это кладезь цивилизации.

Отец и сын Добины, а также Александр  Белоусов последние годы жизни творили в Израиле. Здесь они и нашли свое последнее упокоение.

В Израиле идиш считается языком интеллектуалов.

Немногие его знают, но про него знают все. По-моему, весьма точно выразился упомянутый выше Велвл Чернин: «Сохранение  идиша – не худший вид снобизма».

В настоящее время по всей Стране  Обетованной действуют идишские клубы. Популярностью пользуется тель-авивский театр «Идиш-шпиль», на идише пишет целый ряд израильских авторов (большинство из них выходцы с просторов бывшего Советского Союза), в Ивритском (Еврейском) университете в Иерусалиме и в Университете Бар-Илан в Рамат-Гане изучаются идиш и художественная литература на этом языке. В некоторых израильских школах идиш включен в учебную программу.

Несколько лет назад в одном из местных  идишских клубов  мне довелось встретить группу немцев, изучающих в своей родной Германии идиш и прибывших в некотором смысле «по обмену опытом»  в еврейское государство. И самое главное: среди принимавших израильтян были и молодые люди, ставшие идишистами в буквальном смысле по зову сердца.

Известный знаток идиша иерусалимский композитор и поэт Дмитрий Якиревич, отвечая еще в июле 2005 года на вопрос израильской русскоязычной газеты «Новости недели» о будущем культуры «аф идиш» в еврейском государстве, сказал: «Если во мне и теплится капля оптимизма, то она связана только с еврейской интеллигенцией из СССР. Если произойдет что-то сверхъестественное и она развернется лицом к великому наследию, возможен будет какой-то поворот».

В изучении языка всегда трудно сделать первый шаг. И поэтому огромную пользу несет в себе изданный в Биробиджане «Учебник идиша», рассчитанный как раз на тех, кто начинает изучать этот язык с самых азов. Особую ценность подобного рода учебной литературе придает тот факт, что одновременно эта книга несет в себе просветительную миссию. Конечно, немалую роль, если не в  возрождении, то, несомненно, в  возвращении мамэ-лошн на российские просторы сыграли два издания (1989 и 2001 гг.) – «Самоучитель языка идиш» Семена Сандлера и учебные материалы разных авторов, в том числе и печатавшиеся в журнале «Советиш  Геймланд» в 1969–1978 годы. Но на нынешнее красочное биробиджанское издание возлагаются особые надежды!

Так и хочется перефразировать начало потрясающего рассказа Шолом-Алейхема «Некому смеяться!» в переводе Льва Фрухтмана:

«Узнаю, что выходит газета «Киевер ворт» («Киевское слово»)! Вот те раз: газета! (А у нас: «Учебник идиша»  в Биробиджане! – З.Г.) …

В Егупце газета!? На идиш! На жаргоне!!!

Да разве же это не сон?..

Нет, это вовсе не сон…»

В Биробиджане вышел иллюстрированный учебник идиша! Не часто в наше время подобное случается. Ведь это мамэ-лошн! И это вовсе не сон.

Захар Гельман,

Реховот (Израиль)

 
По теме
Госавтоинспекция области информирует, что за прошедшие сутки на территории области зарегистрировано 2 дорожно-транспортных происшествия, в одном из которых 1 гражданин получил телесные повреждения,
Преступление совершено в августе 2023 года в утреннее время. Как установил суд, 52-летний Т., находясь в салоне автобуса маршрута № 3б, увидел на пассажирском сиденье телефон марки «iPhone-8»,
Тематическое фото Правительство ЕАО - ИА Eaomedia.Ru Молодой специалист приняла участие в программе "Земский фельдшер" Тематическое фото Фото: Правительство ЕАО В ЕАО Валдгеймская центральная районная больница пополнилась еще одним молодым специалистом — врачом-педиатром.
ИА Eaomedia.Ru
Тематическая иллюстрация https://ru.freepik.com - ИА Eaomedia.Ru В зоне риска – люди определенных профессий, пациенты со сниженным иммунитетом и онкобольные Тематическая иллюстрация Фото: https://ru.freepik.com В марте во всем мире традиционно отмечают день борьбы с туберкулезом.
ИА Eaomedia.Ru
Управление Роспотребнадзора по Еврейской автономной области информирует об эпидемиологической ситуации по заболеваемости новой коронавирусной инфекцией (COVID-19), ОРВИ, грипп среди населения области.
Роспотребнадзор
Тематическое фото freepik.com - ИА Eaomedia.Ru Тематическое фото Фото: freepik.com Индексация пенсий, запрет "наливаек" в жилых домах, упрощенный порядок ремонта памятников Великой Отечественной войны и другие законы апреля — в материале ИА ЕАОMedia.
ИА Eaomedia.Ru