www.svoboda.org
Русский прозаик, драматург и сценарист.
Отец Фридриха Наумовича – профессор политэкономии, арестованный и погибший в годы террора. Мать – педагог, работавшая с малолетними преступниками, после ареста мужа была вынуждена скрываться, чтобы избежать репрессий. После смерти матери Фридрих воспитывался в детских домах на Украине, затем – у родственников. Самосознание сына репрессированного отца, ощущение роковой обездоленности навсегда отпечатались в памяти будущего писателя и отразились на всем его творчестве.
Был чернорабочим, окончил Днепропетровский горный институт, до 1961 года работал инженером, затем учился в Москве на Высших сценарных курсах. Написал сценарии семнадцати фильмов, пять из которых были осуществлены. Среди них – «Солярис», «Раба любви», «Седьмая пуля», «Комедия ошибок». Написал много произведений, из которых в СССР был опубликован только один рассказ, сделавший ему имя, – «Дом с башенкой» (журнал «Юность», 1962 г.), рассказывающий о мальчике в военном тылу, мать которого умерла в эшелоне.
С 1980 года жил в Вене, затем переехал в Западный Берлин. Его произведения печатались в нью-йоркском издательстве «Слово» и в эмигрантских журналах «Континент», «Синтаксис», «Грани», в берлинском журнале «Зеркало Загадок».
Горенштейн – автор таких произведений, как «Зима 53-го года» (1978), «Искупление» (1979), «Ступени» (1979), «Три встречи с М.Ю. Лермонтовым» (1979), «Место» (1976). В большинстве из них ставятся внутренние еврейские вопросы, проблемы антисемитизма, русского шовинизма и христианской веры. Состоящий из пяти частей роман «Псалом» (1974-75) рассказывает об одной из казней Господних, обрушившихся на землю, как предсказывал пророк Иезикииль.
После тяжелой болезни Фридрих Горенштейн ушел из жизни в Берлине 2 марта 2002 года, не дожив нескольких дней до своего 70-летия.
Да, шумно и суетливо на земле. Но чем выше к небу, тем все более стихает шум, и чем ближе к Господу, тем менее жалко людей . Вот почему Господь, чтоб пожалеть человека, шлет на землю своих посланцев.
Если более чем две тысячи лет нынешней цивилизации почти не изменили характер оптимиста, не убавив у него ветреных легких восторгов и не прибавив ума, то пессимист изменился полностью.
Нищета назойлива, у нищеты нет ни такта, ни совести, ее желание – побольше урвать для себя, опередив своего же брата нищего.
И опять пошли ночью без всякого присмотра нищие дети, и опять никого не прельстила их беззащитность , и опять светила им с неба харьковская луна.
Лучше уж атеизм, если нет сил верить в Господа, чем идолопоклонство. Лучше здоровый, материнский атеизм. Но атеизм, терпимый Господом, доступен либо честным, черствым душой труженикам, либо, наоборот, бездеятельным мудрым созерцателям. То есть подлинный атеизм доступен весьма немногим. И испокон веков в стране этой и в народе этом было так же мало атеистов, как и мало верящих в Господа. И были либо равнодушные псалмопевцы, либо неистовые идолопоклонники.
Народ, Вася, не обижай никогда , и народ за тебя в любой момент заступится, а если обидишь народ, он тебя на произвол судьбы бросит…
Всякая случайная, не подготовленная судьбой удача не прочна и временна.
Если б могла она сама себя понимать, то именно сейчас ощутила б, до чего ж ее жизнь лишняя в мире и до чего ж она портит красоту.
От Марии ее собственная душа и ее разум были отделены бесконечным пространством, но безмолвное сердце, лишенное Божьего дара слова, сердце ее было рядом с ней, и она заплакала, не имея ни слов, ни понятий, а одни только лишенные смысла звуки… Это был Божий плач, от сердца, которым иногда Господь награждает неразумных , подменяя этим плачем великие истины, доступные лишь пророкам.
Жизнь повторяет жизнь, судьба подражает судьбе, как день повторяет день, а ночь подражает ночи… Что есть бытие, как не повторение и подражание.…
Мария отломила кусок и впервые в жизни своей не приняла подаяние, а сама подала, и как подала – поняла, как это приятно и какое удовольствие делают себе люди, которые подают… Не нищие должны благодарить тех, кто подает им, а те, кто подает, должны благодарить нищих за то, что они своим существованием доставляют удовольствие.
Для того чтобы принудить человека совершать необходимое, нужна чрезмерность. Чтобы существовало обычное, нужно стремление к великому. Но чтобы человек понял великое, нужно это великое унизить…
Горечь ее теперь стала оптимистична, ибо всякий оптимизм, даже всемирный, существует ради собственных интересов.
Есть народы чуждые, но не враждебные, и есть народы и чуждые, и враждебные… Ибо как нет равных людей, но каждый для себя хорош, так и нет равных народов, и народы зависят от судеб своих, как и люди. И есть народы, которым приятно друг с другом, как и людям, а есть народы, которым друг с другом неприятно, хоть и сведены они друг с другом, как это и с людьми случается, судьбой…
Все они – дети одного отца, хоть и от различных матерей, и потому каждый из них имеет общее начало, но не имеет общего конца.
Чаще же простой русский человек слово «жид» произносит, точно сочным яблоком закусывает, вкусно произносит, с хрустом. Словом «еврей» тоже неплохо горло пополоскать, и от гнева осипшее, и от радости вспотевшее. И все же слово «еврей» со словом «жид» не идет в сравнение… Нет в слове «еврей» той краткой творческой остроты, которой стакан водки отличается от кружки кваса.
Дан знал, что любить человека – значит превозмочь к нему отвращение , однако даже великие пророки в момент слабости своей не могут скрыть отвращение к людям.
Есть заповеди, требующие значительного труда, есть заповеди, требующие незначительного труда, как эта. Однако нет заповеди, которую можно было бы проглотить без всякого усилия.
Духовную веру в Сущего газетами не заклеишь и ассирийским банщиком не подменишь, как не удалось подменить ее некогда золотым тельцом в Синайской пустыне.
Цитаты из романа Фридриха Горенштейна «Псалом»